Книга Печенье счастья  - Черстин Лундберг Хан

– Ты как? – испуганно спросил меня «классный папа».

– Ничего страшного, – как можно небрежнее ответил я.

Я запустил пальцы в волосы, и попкорн посыпался дождем вниз.

– Пожалуй, мне в туалет надо, – пробормотал я и пулей вылетел из класса.

Позади раздался хохот. Влетев в туалет, я запер дверь и уставился на себя в зеркало. Ну и видок у меня: глаза перепуганные, щеки горят, как лампочки от гирлянды, к волосам, сбрызнутым лаком, пристала пара зерен попкорна… Я вытащил их из головы и взглянул поближе. В сущности, побывать на полу они не успели, поэтому я отправил их в рот. На вкус одно из них оказалось соленым, а другое – сладким, но оба с неожиданным привкусом лака для волос.

Вздохнув, я опустился на сиденье унитаза. Интересно, может, мне провести остаток вечера в туалете? А то неизвестно, что еще может случиться, если я снова приближусь к танцплощадке или блюду с попкорном.

Через дверь доносился грохот музыки. От нечего делать я попробовал сложить самолетик из бумажного полотенца. Не вышло. Тогда я отмотал туалетной бумаги и замотал ей свою руку. Выглядело как повязка на раненом бойце. А что, подходит. Я и есть раненый. Только не в руку. Скорее в сердце. Я сидел в туалете, сгорая от стыда, и чувствовал себя жутко одиноким. С горя я забрал весь рулон бумаги и, встав перед зеркалом, принялся всего себя обматывать. Вдобавок я скорчил гримасу, будто испытываю страшные боли. «Ай-ай-ай!» – произнес я одними губами. Не кричать же по-настоящему, а то чего доброго услышат.

Я приложил ухо к двери и прислушался. Звучала музыка, все танцевали. Хьюго, Майя и другие ребята.

Хьюго и Майя… Я попытался понять, ревную я или нет. Может, я всего-навсего сержусь на Хьюго из-за того, что он был тем, с кем сейчас танцевала Майя, или из-за того, что он влюбился в Майю, а не в Мариам. Но ведь я же никогда не говорил с ним о своих чувствах. Может быть, потому, что я сам толком не понимал, что я чувствую.

Я опять принялся изучать свое отражение. Выглядел я как неудачно сделанная мумия. Тут в голову мне пришла веселая мысль. Такой замотанный я запросто сойду за зомби. А раз так, то я могу выйти наружу и прогуляться среди других зомби.

«Нет, Оскар, перестань!» – прошептал я сам себе.

«Ну и что плохого в том, что ты дашь волю своей фантазии?» – возразил мне внутренний голос.

К счастью, мне еще удавалось сдерживать себя. Я принялся выпутываться из туалетной бумаги. Как назло, бумага попалась на редкость прочная и рвалась с трудом. Наверное, она была какого-то эксклюзивного качества. Я весь взмок, пока содрал ее с себя.

Кто-то застучал в дверь:

– Оскар? Оскар, ты там?

Это был мамин голос.

– Он что, до Рождества там собирается сидеть?

Это был уже голос Ниссе.

Я сорвал с себя последний кусок бумаги и утрамбовал все в мусорную корзину. Потом спустил воду в унитазе и, немного выждав, вышел наружу.

– Ну наконец-то, – произнес Ниссе и проскользнул мимо меня внутрь.

– Оскар, ты как? – спросила мама.

– Я… я чувствую себя не очень хорошо, – честно признался я.

И это было почти правдой.

– Бедный старик, – начала мама и протянула ко мне руки, чтобы обнять.

– Я домой пойду, – сказал я и рванул за курткой.

– Бедный старик, – повторила мама.

– Перестань, – отмахнулся я. – Никакой я не старик.

– Ну, конечно, – улыбнулась мама. – Но я должна проводить тебя…

– Ничего страшного со мной не случится, – перебил я ее. – Папа уже дома, а ты должна остаться и смотреть за порядком в классе.

Мариам и еще несколько девчонок выскочили в коридор как раз в тот момент, когда я открывал дверь на лестничную площадку. Вид у них был разгоряченный, и они беспрестанно хихикали.

– Уже уходишь? – спросила у меня Мариам.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – пробормотал я.

– Да, я вижу, – хихикнула Мариам и помахала мне рукой.

Последнее, что я заметил, перед тем как уйти, было то, что в классе приглушили свет и уменьшили громкость музыки. В толпе на танцплощадке я различил две руки в сине-зеленую клетку, лежавшие на чьей-то спине поверх блестящих светлых волос.

Я рванул вниз по лестнице. Каждый мой шаг отдавался эхом, ведь я мчался по лестнице с самой лучшей акустикой в мире. Ха! Не дождетесь, что запою. Но, увидев свое отражение в оконном стекле, я резко затормозил. Длинная лента туалетной бумаги болталась на шее и свисала с плеча. Обрывок торчал в волосах. Я сгреб все, скатал в маленький шарик и, запулив его подальше, выскочил во двор.

На улице было темно. От холодного воздуха моментально замерз нос, ботинки заскользили по асфальту. Я вышел за ворота школы и отправился домой. В свете уличных фонарей я увидел, как неожиданно пошел снег. Первые снежинки медленно опустились на землю и легли на тротуар, а за ними полетели еще и еще, и вскоре весь воздух побелел от пушистых хлопьев. Это было по-настоящему красиво. Только вот почему-то я почувствовал себя еще более одиноким.

Шпион в магазине

На следующий день весь снег растаял. Небо опять превратилось в серое, набухшее от влаги одеяло. Мама ушла на работу раньше, чем я встал с кровати. Перед Рождеством от клиентов отбоя нет: все хотят подстричься или сделать укладку, – поэтому маме приходится временно работать по субботам и воскресеньям. Место, где она работает, называется «Салон „Танго“». Угадайте, кто придумал такое название?

– Как ты себя сегодня чувствуешь? – спросил папа, едва завидев меня на кухне. Он стоял у плиты и жарил блинчики.

Я ответил, что гораздо лучше.

Мы уселись за стол и принялись за блины. Папа читал в газете новости культуры и напевал какую-то арию. Я же сидел и думал о жизни. Когда усиленно думаешь о чем-нибудь, то есть не получается. Хотя… это же были блинчики! Но у меня не было никакого аппетита. Даже странно… Может, я действительно заболеваю?

– Так… так… – пробормотал папа из-за газеты. – Найдете сегодня с Хьюго чем заняться?

– Не знаю, – уклончиво ответил я.

– Ну да… да… Мне тут нужно сбегать по одному делу. – И папа опустил газету. Он хлопнул меня по плечу и, подмигнув, спросил: – Ты уже закончил со своим списком желаний на Рождество?

После завтрака папа куда-то умчался. Я заметил, как в последний момент он запихнул мой список желаний к себе в карман.

Мда-а… Мое самое главное желание по-прежнему скребло меня где-то внутри и, кажется, уже мозоль натерло.